— Мне его тайна известна, — как ни в чем не бывало сказала Алиция.
— Что?!
— Случайно узнала. Ты, разумеется, никому не скажешь?
— За кого ты меня принимаешь!
— У Янека есть ребенок.
— Это как понимать? Не мог же он его сам себе родить?
— Моя Ганя… знаешь, о ком я говорю? Ну, та знакомая, которая нигде не работает. Так вот, она живет дверь в дверь с тайной Янека. Ганя мне и рассказала, что соседка ее — одинокая молодая женщина с маленьким ребенком, отец ребенка женат и приходит к соседке украдкой. Немного странная история, потому что с этой девушкой он гулял еще до свадьбы. Гулял… тоже мне словечко! Как по-твоему, это можно назвать гуляньем?
— Алиция, не отвлекайся! Назови как хочешь.
— А потом они разошлись, он женился на другой, а у прежней родился ребенок. Она о ребенке не говорила из гордости, он вернулся к ней из-за ребенка. Он, Янек.
— Откуда ты знаешь, что Янек? Ганя его знает?
— Нет, но я знаю. Случайно увидела, когда была у Гани. Тогда она мне все и рассказала.
Вот оно, значит, как обстоит дело. Ничего странного, что Янек вечно сидит без денег. Но вряд ли эта причина достаточно уважительна для того, чтобы задушить человека. В конце концов, не уголовное же преступление — иметь внебрачного ребенка. Правда, Янек женат, но, думаю, в случае необходимости он уж скорее признался бы жене…
А Алиция продолжала свой рассказ. Узнав в соседкином хахале Янека, она принялась выспрашивать Ганю, и та много чего порассказала. Оказывается, Янек женился на дочери очень состоятельных родителей, жена его еще учится, а он может сдать на магистра благодаря материальной помощи тестя, вскоре молодоженам обещают интересную поездку по приглашению то ли во Францию, то ли в США… Семья обеспеченная, но очень уж старорежимная, строгих нравственных правил. Если узнают, что у молодого зятя на стороне есть ребенок, развод неминуем.
И все равно, не думаю, чтобы из-за каких-то материальных стимулов Янек пошел бы на убийство. Жена бы наверняка его простила.
Все это так, но Янек выходил на балкон, а ключ оказался в вазоне.
— Знаешь что, — сказала я подруге, — с меня достаточно, вот как сыта всем этим, больше не желаю ни слышать, ни думать о преступлении. Алиция, сменим тему!
— С удовольствием, — оживилась Алиция. — Как у тебя дела с прокурором? Интересный парень, ничего не скажешь. Не пойму только, кто из вас кого охмуряет — он тебя или наоборот? Правда, на мой вкус, он слишком молод.
— На мой — в самый раз, — пробурчала я, не очень понимая, сменили мы тему или нет. — Не знаю, кто кого, но похоже, активнее всех действует дьявол. Вот если прокурор и сегодня позвонит, сославшись на интересы следствия, — значит, это он за мной ухлестывает!
Прокурор все-таки позвонил вечером, и мы чудесно провели время в «Бристоле». Домой я вернулась поздно, не выспалась и, вероятно, по этой причине не сразу поняла, что на работе что-то не в порядке. Уж слишком было тихо и спокойно.
Ирэна вызвала меня к руководству. Оказывается, Зенону потребовались материалы по высотному жилому дому. Когда я была в кабинете, туда заглянул капитан. Поздоровавшись с ним, я отправилась за материалами в конференц-зал, пройдя в него из кабинета через внутреннюю дверь, а к начальству возвратилась прежним путем, через секретаршу, и почему-то при виде меня Ирэна… не знаю, то ли чрезвычайно удивилась, то ли очень испугалась. Во всяком случае, уставилась на меня, как на привидение, моргая глазами. Я не стала спрашивать, что это так ее поразило, отдала Зенону требуемое и вернулась в отдел.
Блаженное спокойствие удержалось до полудня, а затем произошли события, которые его начисто смели.
Началось с того, что в нашу комнату ворвались прокурор, капитан и поручик, и все трое накинулись на картину Лешека, все еще стоящую у стены. Мы не понимали, чем вызван такой интерес к этому шедевру, ведь они уже несколько дней могли наслаждаться его лицезрением. Сейчас они с пристрастием изучали только один фрагмент шедевра — физиономию жуткой бабы, тыкаясь в нее носами и рассматривая сквозь лупу. Наглядевшись, выпрямились, и капитан сказал, обращаясь к прокурору:
— И в самом деле! Вы оказались правы. Примите мои поздравления.
Ничего не понимая, мы только молча смотрели на них. Капитан обратился к художнику:
— Не скажете ли, чем вы рисовали?
— Плакатной краской, — честно признался Лешек и испуганно добавил: — А что, запрещается?
— Всю картину плакатной? И это тоже?
Лешек подошел к своему произведению, чтобы вблизи увидеть то место, куда тыкал пальцем капитан. Увидев, сначала ошалело огляделся, потом так же ошалело уставился на нас. Вид у него был… неинтеллигентный.
— А что это? — только и произнес он.
— Вот мы и хотели бы у вас узнать — что это.
— Нет, это не плакатная краска, — все так же неинтеллигентно заявил Лешек.
— А что?
В голосе капитана звучал металл, и Лешек совсем потерялся.
— Лопнуть мне на этом месте, не знаю! Я рисовал плакатной!
Капитан обратился к нам:
— Не поможете ли определить, чем это нарисовано? И кто рисовал?
Нас не надо было долго просить, мы и так были вне себя от любопытства. Вскочив с мест, мы столпились у картины.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, чем вызван такой интерес следователей к Лешекову шедевру. Губы кошмарной бабы покрывал толстый слой губной помады цвета яркой киновари. Янек хохотал, держась руками за живот, а Витольд, удивленный не меньше автора, только и произнес:
— Да ведь это же губная помада.