Все эти расспросы понятны и логичны. Непонятными для меня, прямо-таки загадочными были другие. Совершенно непостижимой для меня оказалась информированность следователей о самых личных, интимных делах моих коллег.
Каким-то таинственным образом они безошибочно угадывали особые отношения между некоторыми сотрудниками, узнавали об их совершенно секретных делах, удивительно точно попадая в десятку. Знали о взаимоотношениях Каспера и Моники, о связи Влади с одной женщиной, о левых заработках Казимежа, о темных делишках Кайтека и Ярослава. Откуда?
Когда следователи снимали предварительные показания, делалось это, так сказать, принародно, и о столь деликатных вещах люди не распространялись. А когда нас стали вызывать по одному на допрос в кабинет, там до меня побывал лишь Януш, который никак не мог выболтать властям такие пикантные подробности. Не мог по той простой причине, что сам о них не знал. Нет, нет, я не настолько наивна и прекрасно знаю, у органов есть свои каналы по сбору нужных им сведений, но в данном случае просто не было времени этого сделать. Откуда же они все знают? Ведь не ясновидящие же они, в самом деле…
Занятая такими мыслями, я совсем забыла об осторожности и, боюсь, на вопросы отвечала излишне правдиво и подробно. Отрезвил меня неожиданный вопрос следователя:
— А вы сами? Вы не вели каких-либо финансовых дел с погибшим?
Сраженная наповал метким выстрелом, я запнулась на всем скаку, не зная, что отвечать. Знают или берут на пушку? Говорить правду или воздержаться?
Прокурор уточнил свой вопрос:
— Вы не одалживали денег у покойного? Или, возможно, вместе с ним у третьего лица?
Я по-прежнему молчала. С одной стороны, у меня не было ни малейшей охоты отвечать перед судом за финансовое преступление, с другой стороны, упомянутое преступление автоматически снимало с меня всякое подозрение в убийстве Тадеуша. Что выбрать? Если им все обо мне известно, тогда зачем говорить, а если неизвестно, я всегда успею отпереться. И я продолжала молчать.
— Благодарим вас, — вдруг произнес прокурор и закончил допрос, прежде чем я успела опомниться. Подписав многокилометровые собственные показания, зафиксированные сержантом, я покинула кабинет со смятенной душой.
Передо мной успели допросить Януша… Януш знал о моих делах с Тадеушем… Неужели Януш разболтал?
— Януш, ты им наболтал про меня? — грозно вопросила я, усаживаясь на свое место. Януш разговаривал с Янеком, моего вопроса не расслышал, пришлось повторить: — Януш, чем ты занимался в кабинете следователей?
— Шею демонстрировал, — ответил Януш. — Оказывается, они у всех проверяют шеи, нет ли у кого следов душения. И представь себе, у всех шеи чистые! Невозможно аккуратный народ пошел, все моются…
— Оставь шеи в покое! — разозлилась я, но тут подключился Янек:
— Мои объявления как в воду канули! Кого только я ни спрашивал — все отпираются. Интересно, куда же все-таки они подевались!
Я вышла из себя:
— Хватит молоть ерунду! Януш, немедленно отвечай, почему ты меня засыпал?
— Я тебя засыпал?! — возмутился Януш. — Да я как проклятый тебя защищал! С пеной у рта доказывал, что из комнаты ты не выходила и лично я не видел, чтобы ты душила Тадеуша! А когда я выходил, так ты даже задала мне глупый вопрос, сколько будет от шести отнять девять.
— И в самом деле, нашел о чем им говорить! А вот зачем ты им разболтал о моих делишках с Тадеушем? О том, что я одолжила ему пять кусков?
— Да ничего я им не говорил! Честью клянусь! За кого ты меня принимаешь?
— А они тебя об этом не спрашивали?
— Спрашивали, как не спрашивать. А я сказал — не знаю ничего. Тадеуш к нам в комнату заходил, не отрицаю, все заходили, говорили с тобой и на рабочие и на личные темы, а на какие конкретно — откуда мне знать. Я не любопытный, подслушивать не люблю.
— Так откуда же они узнали?
— Неужели им известно?
— В том-то и дело. Поднапрягись, вспомни, что ты им болтал, может, как-нибудь нечаянно вырвалось…
Януш обиделся:
— В конце концов, не пьяный же я! Клянусь, ни словечка лишнего не сболтнул! На эту тему не сболтнул. А вот на другую… Эх, смолол глупость.
— Какую именно?
Януш со скрипом повернулся на своем вертящемся стуле, достал сигарету и смущенно уставился на огонек зажженной спички.
— Они совсем заморочили мне голову! Поначалу я твердо стоял на том, что ничего ни о ком не знаю, о тебе тоже. Тогда они сами проболтались. Каспер, дескать, разводится из-за Моники. Богом клянусь, я этого не знал, а потом спрашивают, не было ли у Зенона с Тадеушем каких контактов в личном плане. В конце концов, должен же я хоть что-то знать, ну я и ляпнул, что как-то видел их вместе в городе. А сам, чтоб мне лопнуть, до сих пор не могу вспомнить, когда и где это было. И вообще, я малость спутался в своих показаниях…
— …с чем тебя и поздравляю, — насмешливо бросила я и задумалась. Выходит, с Янушем было то же самое, что и со мной, — прицельные попадания в десятку, то бишь в нашу частную жизнь.
— Чертовски хочется есть! — вдруг заявил Лешек. — А вам не хочется? Сейчас бы жареного цыпленочка, с гарниром…
— Ну, этот опять за свое, — недовольно проворчала я, потому что кулинарные запросы Лешека спутали мои мысли. — В голове у этого человека одни только цыплятки с гарниром.
— Почему только одни цыплятки? — обиделся Лешек. — Еще и гусь с яблоками.
— А простой колбаски не желаете? — съехидничал Янек.
— Нет колбаски, — тяжело вздохнул Лешек. — Утром, когда я забежал в магазин, был только паштет.